– Мне не на́до десяти́, да́йте мне пять, я непреме́нно вы́куплю. – А де́сять не хоти́те? О́браз сто́ит, приба́вил я, заме́тив, что опя́ть гла́зки сверкну́ли. Она́ смолча́ла. Я вы́нес ей пять рубле́й. – Не презира́йте никого́, я сам был в э́тих тиска́х, да ещё поху́же–с, и е́сли тепе́рь вы ви́дите меня́ за таки́м заня́тием... то ведь это по́сле всего́, что я вы́нес. . . – Вы мсти́те о́бществу? Да? – переби́ла она́ меня́ вдруг с дово́льно е́дкой насме́шкой, в кото́рой бы́ло, впро́чем, мно́го неви́нного (то есть о́бщего, потому́ что меня́ она́ реши́тельно тогда́ от други́х не отлича́ла, так что почти́ безоби́дно сказа́ла). “Aгá! – поду́мал я, – вот ты кака́я, хара́ктер объявля́ется, но́вого направле́ния”.