Кроткая

Вот что вы́шло. Я слу́шал це́лый час и це́лый час прису́тствовал при поеди́нке же́нщины благоро́днейшей и возвы́шенной с све́тской развра́тной, тупо́й тва́рью, с пресмыка́ющеюся душо́й. И отку́да, ду́мал я, поражённый, отку́да э́та наи́вная, э́та кро́ткая, э́та малослове́сная зна́ет всё э́то? Остроу́мнейший а́втор великосве́тской коме́дии не мог бы созда́ть э́той сце́ны насме́шек, наи́внейшего хо́хота и свято́го презре́ния доброде́тели к поро́ку. И ско́лько бы́ло бле́ска в её слова́х и ма́леньких слове́чках; кака́я острота́ в бы́стрых отве́тах, кака́я пра́вда в её осужде́нии! И в то же вре́мя сто́лько деви́ческого почти́ простоду́шия. Она́ смея́лась ему́ в глаза́ над его́ объясне́ниями в любви́, над его́ же́стами, над его́ предложе́ниями. Прие́хав с гру́бым при́ступом к де́лу и не предполага́я сопротивле́ния, он вдруг так и осел. Снача́ла я бы мог поду́мать, что тут у ней про́сто коке́тство – “коке́тство хоть и развра́тного, но остроу́много существа́, чтоб доро́же себя́ вы́ставить”. Но нет, пра́вда засия́ла как со́лнце, и сомнева́ться бы́ло нельзя́. Из не́нависти то́лько ко мне, напускно́й и поры́вистой, она́, нео́пытная, могла́ реши́ться зате́ять э́то свида́ние, но как дошло́ до де́ла – то у ней то́тчас откры́лись глаза́. Про́сто мета́лось существо́, что́бы оскорби́ть меня́ чем бы то ни бы́ло, но, реши́вшись на таку́ю грязь, не вы́несло беспоря́дка.