Пра́вда, несомне́нная пра́вда, что я сде́лал оши́бку. И да́же бы́ло, мо́жет быть, мно́го оши́бок. Я, и как просну́лись на друго́й день, ещё с утра́ (э́то в сре́ду бы́ло) то́тчас вдруг сде́лал оши́бку: я вдруг сде́лал её мои́м дру́гом. Я поспеши́л, сли́шком, сли́шком, но и́споведь была́ нужна́, необходи́ма – куда́, бо́лее чем и́споведь! Я не скрыл да́же того́, что и от себя́ всю жизнь скрыва́л. Я пря́мо вы́сказал, что це́лую зи́му то́лько и де́лал, что уве́рен был в её любви́. Я ей разъясни́л, что ка́сса ссуд была́ лишь паде́нием мое́й во́ли и ума́, ли́чная иде́я самобичева́ния и самовосхвале́ния. Я ей объясни́л, что я тогда́ в буфе́те действи́тельно стру́сил, от моего́ хара́ктера, от мни́тельности: порази́ла обстано́вка, буфе́т порази́л; порази́ло то: как э́то я вдруг вы́йду, и не вы́йдет ли глу́по? Стру́сил не дуэ́ли, а того́, что вы́йдет глу́по. . .