И её ли, безгре́шную и чи́стую, име́ющую идеа́л, мог прельсти́ть Ефимо́вич и́ли кто хоти́те из э́тих великосве́тских тва́рей? Напро́тив, он возбуди́л лишь смех. Вся пра́вда подняла́сь из её души́, и негодова́ние вы́звало из се́рдца сарка́зм. Повторя́ю, э́тот шут под коне́ц совсе́м осове́л и сиде́л нахму́рившись, едва́ отвеча́я, так что я да́же стал боя́ться, чтоб не рискну́л оскорби́ть её из ни́зкого мще́ния. И опя́ть повторя́ю: к че́сти мое́й, э́ту сце́ну я вы́слушал почти́ без изумле́ния. Я как бу́дто встре́тил одно́ знако́мое. Я как бу́дто шёл зате́м, чтоб э́то встре́тить. Я шёл, ничему́ не ве́ря, никако́му обвине́нию, хотя́ и взял револьве́р в карма́н, – вот пра́вда! И мог ра́зве я вообрази́ть её друго́ю? И́з–за чего́ ж я люби́л, и́з–за чего́ ж я цени́л её, и́з–за чего́ ж жени́лся на ней? О, коне́чно, я сли́шком убеди́лся в том, сколь она́ меня́ тогда́ ненави́дела, но убеди́лся и в том, сколь она́ непоро́чна. Я прекрати́л сце́ну вдруг, отвори́в две́ри. Ефимо́вич вскочи́л, я взял её за́ руку и пригласи́л со мной вы́йти. Ефимо́вич нашёлся и вдруг зво́нко и раска́тисто расхохота́лся:– О, про́тив свяще́нных супру́жеских прав я не возража́ю уводи́те, уводи́те! И зна́ете, – кри́кнул он мне вслед, – хоть с ва́ми и нельзя́ дра́ться поря́дочному челове́ку, но, из уваже́ния к ва́шей да́ме, я к ва́шим услу́гам. . . Е́сли вы, впро́чем, са́ми рискнёте. . .