И я в э́то сле́по, безу́мно, ужа́сно ве́рил. О, восто́рг, восто́рг залива́л меня́! Я ждал то́лько за́втрашнего дня. Гла́вное, я не ве́рил никако́й беде́, несмотря́ на симпто́мы. Смысл ещё не возврати́лся весь, несмотря́ на упа́вшую пелену́, и до́лго, до́лго не возвраща́лся, – о, до сего́дня, до са́мого сего́дня!! Да и как, как он мог тогда́ возврати́ться: ведь она́ тогда́ была́ ещё жива́, ведь она́ была́ тут же пе́редо мной, а я пе́ред ней. “Она́ за́втра проснётся, и я ей всё э́то скажу́, и она́ всё уви́дит”. Вот моё тогда́шнее рассужде́ние, про́сто и я́сно, потому́ и восто́рг! Гла́вное, тут э́та пое́здка в Було́нь. Я почему́–то всё ду́мал, что Було́нь – э́то всё, что в Було́ни что́–то заключа́ется оконча́тельное. “В Було́нь, в Було́нь! . .” Я с безу́мием ждал утра́.