Вы́бор книг в шка́фе то́же до́лжен был свиде́тельствовать в мою́ по́льзу. Не выходи́ла она́ почти́ никуда́. Пе́ред су́мерками, по́сле обе́да, я выводи́л её ка́ждый день гуля́ть, и мы де́лали моцио́н, но не соверше́нно мо́лча, как пре́жде. Я и́менно стара́лся де́лать вид, что мы не молчи́м и говори́м согла́сно, но, как я сказа́л уже́, са́ми мы о́ба так де́лали, что не распространя́лись. Я де́лал наро́чно, а ей, ду́мал я, необходи́мо “дать вре́мя”. Коне́чно стра́нно, что мне ни ра́зу, почти́ до конца́ зимы́, не пришло́ в го́лову, что я вот исподтишка́ люблю́ смотре́ть на неё, а ни одного́–то её взгля́да за всю зи́му я не пойма́л на себе́! Я ду́мал, что в ней э́то ро́бость. К тому́ же она́ име́ла вид тако́й ро́бкой кро́тости, тако́го бесси́лия по́сле боле́зни. Нет, лу́чше вы́жди и – “и она́ вдруг сама́ подойдёт к тебе́. . .”