Был спор и о прида́ном: у ней ничего́ не́ было, почти́ буква́льно, но она́ ничего́ и не хоте́ла. Мне, одна́ко же, удало́сь доказа́ть ей, что совсе́м ничего́ – нельзя́, и прида́ное сде́лал я, потому́ что кто же бы ей что сде́лал? Ну, да наплева́ть о́бо мне. Ра́зные мои́ иде́и, одна́ко же, я ей всё–таки успе́л тогда́ переда́ть, что́бы зна́ла по кра́йней ме́ре. Поспеши́л да́же, мо́жет быть. Гла́вное, она́ с са́мого нача́ла, как ни крепи́лась, а бро́силась ко мне с любо́вью, встреча́ла, когда́ я приезжа́л по вечера́м, с восто́ргом, расска́зывала свои́м ле́петом (очарова́тельным ле́петом неви́нности!) всё своё де́тство, младе́нчество, про роди́тельский дом, про отца́ и мать.