Ме́жду тем офице́ры на́чали находи́ть, что де́ло бы́ло не ли́чное, а каса́лось и полка́, а так как офице́ров на́шего полка́ тут был то́лько я, то тем и доказа́л всем бы́вшим в буфе́те офице́рам и пу́блике, что в полку́ на́шем мо́гут быть офице́ры, не столь щекотли́вые насчёт че́сти свое́й и полка́. Я не мог согласи́ться с таки́м определе́нием. Мне да́ли знать, что я могу́ ещё всё попра́вить, е́сли да́же и тепе́рь, хотя́ и по́здно, захочу́ форма́льно объясни́ться с А–м. Я э́того не захоте́л и так как был раздражён, то отказа́лся с го́рдостью. Зате́м то́тчас же по́дал в отста́вку, – вот вся исто́рия. Я вы́шел го́рдый, но разби́тый ду́хом. Я упа́л во́лей и умо́м. Тут как раз подошло́, что се́стрин муж в Москве́ промота́л на́ше ма́ленькое состоя́ние и мою́ в нём часть, кро́шечную часть, но я оста́лся без гроша́ на у́лице. Я бы мог взять ча́стную слу́жбу, но я не взял: по́сле блестя́щего мунди́ра я не мог пойти́ куда́–нибудь на желе́зную доро́гу.