То есть ссор не́ было, опя́ть–таки, но бы́ло молча́ние и – всё бо́льше и бо́льше де́рзкий вид с её стороны́.“Бунт и незави́симость” – вот что бы́ло, то́лько она́ не уме́ла. Да, э́то кро́ткое лицо́ станови́лось всё де́рзче и де́рзче. Ве́рите ли, я ей станови́лся пога́н, я ведь изучи́л э́то. А в том, что она́ выходи́ла поры́вами из себя́, в э́том не́ было сомне́ния. Ну как, наприме́р, вы́йдя из тако́й гря́зи и нищеты́, по́сле мытья́–то поло́в, нача́ть вдруг фы́ркать на на́шу бе́дность! Ви́дите–с: была́ не бе́дность, а была́ эконо́мия, а в чём на́до – так и ро́скошь, в белье́ наприме́р, в чистоте́. Я всегда́ и пре́жде мечта́л, что чистота́ в му́же прельща́ет жену́. Впро́чем, она́ не на бе́дность, а на моё бу́дто бы ска́редство в эконо́мии: “Це́ли, де́скать, име́ет, твёрдый хара́ктер пока́зывает”. От теа́тра вдруг сама́ отказа́лась. И всё пу́ще и пу́ще насме́шливая скла́дка. . . а я уси́ливаю молча́ние, а я уси́ливаю молча́ние.